Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast

Abstract

The article describes the contemporary state of the dialects spoken in the Nevelsky district (Russia, Pskov Province), which is bordering Belarus, in comparison with the north-eastern Belarusian dialects located on the other side of the state border. When establishing the linguistic areas, it was assumed that on one side of this border the dialects would change following the Standard Russian language, while on the other side they would follow Belarusian. However, the real situation is much more complicated: on one hand, some dialectal features disappeared under the influence of the respective standard language; on the other hand, quite often features of both dialects do not correspond to either Standard Russian or Standard Belarusian, and there are existing “Belarusian” features on the territory of Russian dialects.

DOI: 10.31168/2305-6754.2018.7.2.11

Full text

2018 №2 Slověne
This is a n open access art icle distrib uted under the Creat ive
Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International
Резю ме
В статье описывается современное состояние говоров Невельского района
Пс ко вс кой об ла ст и (т ер ри тор ии , г ра н ич ащ ей с Б е лор у сс ией) в со по ста вле ни и
с северо-восточными белорусскими говорами, расположенными по другую
сторону государственной границы. При проведении лингвистической гра-
ни цы предполагалось, что по одну сторону говоры будут изменяться под
дав ле нием русского литературного языка, по другую — под давлением бе-
ло русского. Однако реальная ситуация гораздо сложнее: некоторые диа-
лект ные черты действительно нивелируются в зависимости от соответ ству-
ю щег о ли т ературного языка, но довольно час то сохраняютс я как диалектные
черты, не совпадающие ни с одним из литературных языков, так и «бело-
рус ские» черты на территории русских говоров.
Ключевые слова
южнопсковские говоры, севернобелорусские говоры, пограничные диалекты,
сохранение диалектных черт
Between Russian
and Belarusian:
Dialects of Nevel
District, Pskov Oblast
Между русским и
белорусским: говоры
Невельского района
Псковской области
Анастасия Игоревна Рыко
Санкт-Петербургский государственный
университет
Санкт-Петербург, Россия
Anastasia I. Ryko
St. Petersburg State University
St. Petersburg, Russia
Цитирование: Рыко А. И. Между русским и белорусским: говоры Невельского района Псковской
области // Slověne. 2018. Vol. 7, № 2. C. 303–320.
Ci ta tio n: Ryko A. I. (2018) Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast.
Slověne, Vol. 7, № 2, p. 303–320.
DOI: 10.31168/2305-6754.2018.7.2.11

304 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
Abstract
The article describes the contemporary state of the dialects spoken in the Ne-
vel sky district (Russia, Pskov Province), which is bordering Belarus, in com-
parison with the north-eastern Belarusian dialects located on the other side of
the state border. When establishing the linguistic areas, it was assumed that
on one side of this border the dialects would change following the Standard
Russian language, while on the other side they would follow Belarusian. How-
ever, the real situation is much more complicated: on one hand, some dialectal
features disappeared under the influence of the respective standard language;
on the other hand, quite often features of both dialects do not correspond to
either Standard Russian or Standard Belarusian, and there are existing “Bela-
rusian” features on the territory of Russian dialects.
Keywords
Pskov dialects, Belarusian dialects, border dialects, preservation of the dialect
features
Западные южнорусские говоры южной части Невельского района Псков-
ской области и северо-восточные белорусские говоры Городокского и
Рос сонского районов Витебской области Белоруссии, согласно класси-
фи ка ции 1915 г., составляют единый северо-восточный говор белорус-
ско го языка. После перемещения административной границы в 1924 г.
Не вельский уезд, относившийся прежде к Витебской губернии, отошел
к Псковской губернии (в 1927 г. на большей части этого уезда был сфор-
ми рован Невельский район Великолукского округа Ленинградской об-
ласти, с 1929 г. Невельский район был в составе Западной области,
с 1935 г. — Калининской области, с 1944 г. — Великолукской области и с
1957 г. — Псковской области). Соответственно, при составлении новой
карты диалектного членения русского языка в 1965 г. говоры на тер ри-
тории Невельского района были описаны как часть западной группы
юж норусского наречия. Такое решение было обосновано перспектива-
ми существования одних и тех же диалектных черт в рамках разных
ли тературных языков: «…одни и те же языковые черты, ареалы которых
связывают смежные по территории говоры русского и белорусского
язы ков, являются на разных частях занимаемой ими территории ком-
по нентами систем двух разных языков и реально существуют в каждом
из языков в различных по своему характеру связях с определенными
звеньями системы данного языка в отличие от другого. В современных
русском и белорусском языках это проявляется, в частности, и в пер-
спек тивах существования указанных черт в каждом из них». В качестве
примеров различного пути развития диалектных черт приводится по-
степенное исчезновение произношения ударных сочетаний -ый, -ий

| 305
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
(мйу, пий и др.) на территории русского языка (при сохранении его на
бе лорусской) и замена диссимилятивного яканья сильным на бело рус-
ской территории и иканьем на русской — в соответствии с литератур-
ны ми системами [Захарова, Орлова 2004: 34].
Согласно Первой всеобщей переписи населения Российской импе-
рии 1897 г., преимущественно крестьянское население Невельского
уез да (из 110 394 человек населения было 93 994 крестьян, т. е. кресть-
янство составляло около 85% населения) в основном идентифицирова-
ло себя как белорусов (90 322 из 97 040 указали белорусский как свой
родной язык, т. е. около 93%)
[Первая всеобщая перепись населения 1897:
64–73, 106]. Современные жители Невельского района считают себя
русскими, правда, часто говорят, что их диалект похож на белорусский
язык. Жители пограничных районов Белоруссии при этом не считают
себя «настоящими» белорусами, но и с русским языком свой диалект не
соотносят (см. об этом: [Рыко 2016]).
Говоры русско-белорусского пограничья юго-западной части Не-
вель ского района (современные Новохованский, Туричинский, Кляс-
тицкий, Стайкинский сельсоветы), согласно карте 1915 г. [см.: Дурново,
Соколов, Ушаков 1915], относят ся к северо-восточ ным говорам белорус-
ского языка. На карте Е. Ф. Карского эта территория попадает в зону
бе лорусских говоров с мягким р’, испытывающих южновеликорусское
вли яние [см.: Карский 1903, карта]. Согласно карте ДАРЯ, это тер ри то-
рия западной группы говоров южнорусского наречия [см.: ДАРЯ 1, кар-
та 6]. Автор подробного описания говоров Невельского района первой
трети ХХ в., этнограф Н. Зорин отмечал, что «белоруссизмы в местном
говоре составляют не основную языковую стихию, а являются насло е-
нием» [Зорин 1927: 49]. Согласно недавним исследованиям, эти говоры
вместе с говорами соседних районов на территории Белоруссии по ряду
черт составляют единый так называемый «городокско-невельский диа-
лект», который является псковским в своей основе, «на что указывает
специфическая лексика, фонетические, морфологические и акцентуа-
ци онные черты» [Букринская, Кармакова, Тер-Аванесова 2008: 163; см.
также:
Букринская, Кармакова, Тер-Аванесова 2017].
Есть работы, в ко-
торых современные говоры Невельского района рассматриваются как
говоры белорусского языка [см.: Jankowiak 2015]. Независимо от того,
как интерпретировать принадлежность говоров по обе стороны госу-
дар ственной границы, очевидно, что это единый идиом.
Попробуем сравнить отдельные говоры, находящиеся по разные сто-
роны границы, и выяснить, в какой степени нивелируются диалектные
черты под влиянием русского или белорусского литературных языков,
а также есть ли у этих говоров какие-нибудь различия, сближающие

306 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
одни из них с русским литературным языком, другие — с белорусским.
Наш материал был записан от представительниц старшего поколения,
чьи языковые навыки складывались сразу после изменения админи ст-
ративных границ, поэтому «русификация» диалекта у невельских ин фор-
мантов должна была происходить в течение их жизни. Встре тив шиеся
нам представители более молодых поколений по обе стороны границы
говорят на региональном варианте русского литературного языка.
В качестве «белорусской» информантки выступила Раиса Петровна
Глазко (род. в 1933 г. в д. Мочул ища, живет в д. Краснополье Россонского
района Витебской области; зап. автора 2016 г. (далее — Мочулища)),
которая сама называет себя «мешанцем» и утверждает, что ни по-рус-
ски, ни по-белорусски она «чисто» говорить не умеет. В качестве основ-
ного «русского» материала привлекаются записи говора Надежды Вла-
ди мировны Шебановой (род. в 1933 г. и живет в д. Емельянково Не-
вельского района Псковской обл.; зап. автора 2016 г. (далее — Емель ян-
ково, Шебанова)), также используются записи, сделанные от других
ин формантов1 примерно того же возраста, родившихся и живущих на
пограничных с Белоруссией территориях. От каждого информанта за-
пи са но не менее 1 часа речи, общий объем записей — около 21 часа. Но-
си тели «русских» говоров считают себя говорящими по-русски, правда,
практически все отмечают наличие белорусских черт в своем говоре и
часто рассказывают, что за пределами их диалектной зоны их при ни-
ма ют за белорусов (подробнее см.: [Рыко 2016]).
1. Диссимилятивное аканье и яканье.
Для говоров по обе стороны границы характерны диссимилятивное
ака нье и диссимилятивное яканье жиздринского (белорусского) типа.
Витебского типа яканья, отмечаемого для этой территории
[см.: Бу к-
рин ская, Кармакова, Тер-Аванесова 2008: 122; Лiнгвiстычная геаграфiя
1969, карта 45]
, у наших информантов не встретилось. ДАРЯ показывает
на всей территории русско-белорусского пограничья жиздринский
1 Это Сюртукова Зинаида Егоровна, род. в 1936 г. в д. Емельянково, живет
в д. Шекино Невельского района Псковской обл., зап. А. И. Рыко 2016 г.
(Емельянково (Сюртукова)); Щербакова Валентина Никифоровна, род. в 1927
в д. Козлы Соминского с/с, живет в д. Туричино Невельского района Псковской
обл., зап. К. В. Садовской, Д. В. Аверьяновой 2016 г. (Козлы); Вардяхова
Валентина Игнатьевна, род. в 1927 в д. Дудчино, живет в д. Шекино Невельского
района Псковской обл., зап. А. И. Рыко, К. В. Садовской, Д. В. Аверьяновой
2016 г. (Дудчино); Коваленко Валентина Яковлевна, род. в 1934 г. в д. Косцы
Невельского района Псковской обл., живет там же, зап. А. И. Рыко 2016 г.
(Косцы); Скоромнова Лидия Сергеевна, род. в 1925 г. в д. Глинчино Невельского
района Псковской обл., живет там же, зап. А. И. Рыко 2016 г. (Глинчино). Все
информанты имеют незаконченное среднее образование, работали в колхозе и в
течение жизни не покидали пределов своего района.

| 307
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
(белорусский) тип яканья [см.: ДАРЯ 1, карта 8], согласно [Нарысы
1964: 57, карта 3] в белорусских говорах, распространенных на терри то-
риях, граничащих с Невельским районом, находится массив бело рус-
ского типа яканья между двумя массивами витебского. Черта является
устойчивой как для «русских», так и для «белорусских» говоров (т. е. не
выравнивается в сторону иканья на русской территории и сильного
яканья на белорусской).
2. Рефлексы напряженных редуцированных в формах именительно го
па де жа единственного числа прилагательных мужского рода -ый под
ударением (молод[й]), а также после заднеязычных согласных со
смяг чением основы (пло[х]й) [см. ДАРЯ 2, карта 42].
Рефлексация такого типа является общей изоглоссой для городокско-
невельского диалекта и смоленских говоров [Букринская, Кармакова,
Тер-Аванесова 2008: 128] и упоминается Е. Ф. Карским в качестве харак-
терной белорусской черты [Карский 1903: 14]. Согласно исследованиям
С. Л. Николаева, кроме основных систем развития напряженных реду-
ци рованных и сочетаний *<yj>, *<ij> — «общерусской» (молодй : крю)
и западной (молодй : крю), характерной для большей части укра ин-
ских и белорусских говоров, интересующая нас территория входит в
зону «смоленской» системы (молодй : крю) [Николаев 1988: 118–120].
По данным М. Янковяка, в современных невельских говорах диалектное
окончание встречается редко, чаще представлен его литературный ва-
риант [Jankowiak 2015: 224]. Однако во всех идиолектах («белорусских»
и «русских»), записанных нами, представлена преимущественно «за-
пад ная система» (молодй : крю), иногда фиксируется окончание -эй
(на ряду с -ий) после заднеязычных: дру
ɣ
й; такй (3)2; сухй; бальшй;
пустй; ляснй (Ляснй — название поселка); пашить; нашить; ш-
ить; вшыиш (Мочулища); дру
ɣ
й (8), дру
ɣ
й, ўтарй; такй (9); сякй;
бальшй (7); нибальшй (2); дурнй; какй (3); какй-тъ (4), какй-тъ;
дъмавй (10); плахй (3); выхаднй (2); зълатй; бальнй (2); пустй;
дъра
ɣ
й (3); прастй; жывй; съръкавй, шю; пашю; пиряшю; м-
йит; памю; аткрйиш, но: дру
ɣ
й (2); такй (
Емельянково (Шебанова)
).
Как видно, «литературных» исключений совсем немного. У некоторых
«русских» информантов вариант окончания -ой встречается несколько
чаще, ср.: такй (4), такй; какй (2); какй-та; крутй; шастй (2);
зьвиньявй; бальшй; зашйить, но: такй (2); сьвятй; бальшй (4); ни-
бальшй; дру
ɣ
й (Дудчино). Единственная информантка, в речи которой
2 Если словоформа употреблена неоднократно, в скобках указывается количество
употреблений.

308 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
не встретилось диалектных вариантов, — уроженка старообрядческой
деревни, ее говор отличается от остальных и некоторыми другими чер-
тами [см.: Рыко 2017: 477–478].
3. Случаи лабиализации гласных /о/ и /а/ во втором предударном сло-
ге: б[у]лтунв, п[у]болл, пр[у]валлся и т. п.
Эта особенность характеризует как западную и верхне-днепровскую
груп пы говоров южнорусского наречия [Захарова, Орлова 2004: 123],
так и северо-восточные говоры белорусского языка [Нарысы 1964: 76–
77]. В идиолект е Р. П. Глазко во втором пред ударном слоге лаби ализац ия
представлена нерегулярно: пъминлиси; пъмъ
ɣ
ть; пъсъбрли и ни пу-
пъ дйси; жулубк; пумъ
ɣ
л; пумянть; пуминла; пубяр. Есть случаи
ла биализации и в первом предударном — перед слогом с ударным [а],
как правило, в соседстве с губными: спруўлть; пурвлъсь; пувдилися.
Также есть случаи лабиализации [ы]: мужук; мъжук. В пограничных
невельских говорах эта черта представлена более регулярно: у не ко то-
рых информантов (Емельянково) лабиализация наблюдается во всех
слу чаях, у других — в большинстве случаев с немногочисленными ис-
клю чениями (Косцы, Глинчино).
4. Различение двух твердых аффрикат /ч/ и /ц/.
В говорах по обе стороны границы противопоставлены твердые аф фри-
каты. У некоторых информантов (в том числе на территории Белоруссии)
фиксируются остатки цоканья: всегда в сочетании с последующим /к/,
чаще всего в словоформе мучцка (Мочулища; Дудчино, Косцы), также
вадцка (Дудчино), пцки (Емельянково (Сюртукова)). Согласно ДАРЯ,
цоканье в этой части Невельского района отмечено в п. 280 (Залоги),
281 (Шульги), 282 (Дубище), 283 (Черные Стайки) [см.: ДАРЯ I, карта
47]; в белорусских говорах цоканье отмечено на небольшом островке,
граничащем с русскими говорами, в Езерищенском и Городокском райо-
нах [Нарысы 1964: 149].
5. Отсутствие противопоставления /р/ и /р’/.
Обычно считается характерной белорусской чертой (см., напр.: [Кар-
ский 1903: 14]), причем для северо-восточной территории Белоруссии
характерно скорее сохранение противопоставления этих фонем [На ры-
сы 1964: 119, карта 7; 127–130]. Это одна из немногих черт, по которой
различаются говоры по разные стороны границы: если в «русских» го-
ворах примеры употребления твердого [р] на месте этимологически мяг-
кого крайне редки (Емельянково (Шебанова): прътаўшы; кастрлю;

| 309
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
Козлы:
ɣ
ъвар (неоднократно); пиръначим; Косцы: кастрля)3, то в
«бе лорусском» твердый [р] на месте этимологически мягкого встре ча-
ет ся довольно рег улярно (прыхъла; диравнскъя; диравнский; дярўн я/
дярўня; диравнскии; на мръ; чыръз рак / зъ рякй; прышл; в стръ-
лють;
ɣ
ъвар; тры рзъ; пъвар; бальш кастрлю; бярски), есть и слу-
чаи обратной замены (рбу злавў (2); рбу жрынъю насла).
6. Морфологически и лексически ограниченные случаи чередования
[л]/[ў] в соответствии с фонемой /л/: да[л] — да[ў], во[ў]к.
По общему мнению, это чередование — одна из характерных «бело рус-
ских» черт [Карский 1903: 14] и даже «одна из ярких черт современного
белорусского языка» [Нарысы 1964: 138]. На территории русских го во-
ров оно повсеместно распространено в западной группе говоров южно-
го наречия — как правило, в старых сочетаниях редуцированного с
плав ным (воўк) и формах глаголов прошедшего времени [см.: ДАРЯ 1,
карта 61]. В нашем материале как в «русских», так и в «белорусских» го-
ворах представлено достаточно широко, но не абсолютно регулярно:
при хъў и прихъл; з вўны и влна (Мочулища).
7. Комплекс употребления губных спирантов «юго-западного типа»:
[ў], [у] в конце слова и слога (дро[ў], ла[ў]ка), возможность про из-
ноше ния гласного [у] в соответствии с [в] в начале слова ([у]нук, [у]
доме), за мена [в] на [ув], [уў] перед гласным, замена [ф] на [х], [хв].
Это характерная черта всех белорусских говоров, в том числе лите ра-
тур ного языка [Карский 1903: 14]). Также распространена на всей тер-
ри тории южнорусских говоров [ДАРЯ 1, карты 54, 56, 57]. В нашем ма-
те риале губные ведут себя так во всех позициях, причем как в «русских»
деревнях, так и на территории Белоруссии. В начале слова: у фнску
вай н; у Вялкии Лки; у кссу; у лси и т. д.; уў синь; ўс; усх; на урмя;
в конце слога и слова: на дирўни; дярўня; ъддўшы; ат нмцыў;
ɣ
рибў.
Также есть случаи замены [ф] на [хв], [х]: канхвт; канхвты (Мочули-
ща); в «русских» говорах: хврмы; тхвъм баллъ (Глинчино); Мър хвш-
кинъ; кхту (Емельянково (Шебанова)).
8. Наличие протетического [в] перед ударными [о] и [у].
Эта особенность является одной из характерных черт современного
бело русского языка, отличающей его от других восточнославянских
3 Довольно большое количество примеров с твердым [р] встретилось в говоре
д. Церковище [Рыко 2017: 479], в материалах М. Янковяка по Невельскому
району все примеры только с мягким [р’] [Jankowiak 2015: 224].

310 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
[Нарысы 1964: 139]. Согласно белорусской грамматике, протетическое
[в] появляется перед ударным [о] и перед [у] независимо от ударения;
его нет в заимствованных словах, нет в тех случаях, когда [у] — при-
ставка. Если [о] без ударения, то, как правило, нет и [в] (акн — вкны),
но иногда он может сохраняться: вачй, акно́/вакн
[Беларуская граматы-
ка
1985: 18]. С другой стороны, эта черта является одной из основных
изо глосс, формирующих юго-западную зону русских говоров [Захарова,
Ор
лова 2004: 96–102, карта 16, стр. 97; ДАРЯ 1, карта 60]
, в которую вхо-
дят обширные территории псковских среднерусских и западных южно-
рус ских говоров. В идиолекте В. П. Глазко протетический [в] встречаем
ре гулярно, как перед [у], так и перед [о]: на втпуск; Втипскъй
вблъсьти; влишный мст; взим (‘озимь’); втъг блъ мн
ɣ
ъ; всинь. В
«русских» говорах довольно часто наблюдается протетический [в]
перед [у], в то время как случаи употребления его перед [о] редки. При
этом есть слу чаи с [в] перед безударным [а] (чередующимся с ударным
[о]), и перед приставочным [у]: пъд вакшки; забла вуж (Емельянково
(Сюр ту ко ва)); втръм/ўтръм (4); н вушл; на влицы (3); вский; пад
в
ɣ
ъл; на вдъчки; на вдъчку (2); вмнъя; синьню (2) / з всини; на кнъх
/ ўкны
ɣ
лыи; на зира / кълъ ўзира (Емельянково (Шебанова)); к
сени; синь; Всипъвич (Дудчино); впъл з въкн; кълъ въкн; псьси
чырить карў; к зиру; тръ (Козлы); зира; на ти зира; къл тъ
ɣ
ъ
зира; вднъ што ўзира; па чыриди / па ўчыриди; всиньню (Косцы). В
некоторых идио лек тах подобных форм не попалось [Рыко 2017: 480],
см. также: [Janko wiak 2015: 224].
9. Формы местоимения 3-го лица.
Формы местоимения 3-го лица с начальным [j] характерны как для за-
падного ареала русских говоров [см.: ДАРЯ 2, карты 64, 68], так и для
всего массива белорусских, включая литературный язык. В «бело рус-
ском» говоре йотированные формы преобладают (кроме форм место-
име ния множественного числа), в «русском» картина аналогичная,
прав да, форм без [ j] (видимо, под влиянием русской литературной нор-
мы) несколько больше: ён (15); ън (7); ин (22); ън (3); ян; ян (6) / а н 
(15) (Мочулища), ср. Емельянково (Шебанова): ён (22); он (4); ън (8);
ин (25); ан (14); ян (4); ан (4); ян (14); ан (25); ан (25).
10. Отсутствие противопоставления губных по мягкости / твердости
на конце слова.
Это явление характеризует все белорусские говоры и литературный
язык [Нарысы 1964: 109], также широко распространено на территории

| 311
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
русских говоров — в западной, северо-западной и северной диалектных
зонах [см.: ДАРЯ 1, карта 70]: взим ʻозимьʼ (Мочулища); зим (Глинчи-
но, Емельянково (Сюртукова)); см (Дудчино, Емельянково (Сюртуко-
ва)); всим (Емельянково (Сюртукова)) и др.
11. Произношение мягких долгих согласных в соответствии с сочета-
ни я ми согласных с [ j] (свиння).
Эта черта свойственна как белорусскому литературному языку [см.: Бе-
ла руская граматыка 1985: 20 и след.], так и большей части его говоров
[Нарысы 1964: 142–145, карта 8, стр. 143]. Для русского языка она явля-
ет ся диалектной, распространена преимущественно в западной части
южно рус ских говоров [см.: ДАРЯ 1, карта 74]. В идиолекте В. П. Глазко
пред ставлена регулярно, с небольшим количеством исключений: нччу;
сни д ньня; пячньня; ъбьядньня; кутьт; кутьт (2); кутьт; пл ть тя;
развдьдя; абувньня; но ъбьяднья; застлья. Похоже, что с [ j] про из но-
сятся скорее «новые» слова, заимствованные из русского ли тера тур но-
го языка, которые не вполне адаптируются. У большинст ва «рус ских»
информантов произношение долгих мягких менее регу ляр но, но тем не
менее тоже широко представлено: нччу (многократно); ъдя вньня; пя-
чнь ня (2); въспалньня; учньня;
ɣ
улньня (2); въскряснь ня (3); хл-
пъньня; синьню; плтьтя (2); плсиньню; Блъгавшшыньня; въ рань нё́;
бяльлё ́ (Емельянково (Шебанова)).
12. Наличие окончания -и у существительных мужского рода с осно-
вой на мягкий согласный в форме Предл. пад. ед. ч.: на кон[], на
кра[], на конц[] и т. п.
Это окончание отмечено для ограниченного круга лексем по обе сто-
роны границы: нъ кан (Мочулища; Дудчино; Емельянково (Шебанова);
Козлы); нъ канц (Емельянково (Шебанова)). Эти формы имеют «рас-
сеянное распространение» на территории западной группы южно рус-
ско го наречия [Захарова, Орлова 2004: 123], хотя в ДАРЯ для близле-
жащих пунктов отмечены
[ДАРЯ 2, карта 20]
и широко распространены
в разных белорусских диалектах [Нарысы 1964: 157–160].
13. Формы Род.-Дат.-Предл. пад. ед. ч. существительных I склонения.
Яркой особенностью городокско-невельского диалекта считают син-
кре тизм этих падежных форм, для которого характерно «1) пре об ла-
дание окончания -е у основ на губные и задненебные согласные; 2) пре-
обладание -и у основ на мягкие согласные; 3) варьирование окончаний
-ы и -е у основ на парные твердые согласные; 4) у основ на парные

312 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
твердые, кроме губных, с ударными окончаниями gen.-dat.-loc. sg. в
одних идиолектах (говорах?) наблюдается варьирование -ы и -и, в дру-
гих — исключительно окончание -ы» [Букринская, Кармакова, Тер-Ава-
несова 2008: 140; см. также: Букринская, Кармакова, Тер-Аванесова
2017: 47–48] и подробный обзор соотношения этих падежных форм в
восточнославянских языках в: [Абраменко, Николаев, Тер-Аванесова,
Тол стая 2013].
Система, представленная в говоре Р. П. Глазко, близка к «стан дарт-
ной», т. е. к литературным системам русского и белорусского языков:
тип основы на зубные на губные на заднеязычные на мягкие
gen. -, -ы -, -е - / - -
dat.-loc. -, -е / -ы -е – –
Следы синкретической системы можно увидеть благодаря наличию в
Род. п. безударного окончания -е у основ на губной (у бби) и ударного у
основ на заднеязычный (мук, ряк), безударного окончания -ы в Дат.-
Предл. у основ на зубной (нъ квартры). Таким образом, можно пред по-
ложить синкретизм на -ы в безударном положении у зубных основ, син-
кретизм на -е в безударном положении у губных основ, синкретизм на
- в ударном положении у задняезычных. Материал: Род. дъ вайн (7);
хты; нет икны; з лаз (2); дъ Маскв; трав; у бби; мук (3); мук;
ряк; млъ зямл; Дат.-Предл. у Маскв (2); нъ свдьби (2); г бби; хти
(4); нъ машни (2); нъ квартри; нъ вад; нъ стян; нъ квартры.
Системы, представленные в говорах Невельского района, демон ст ри-
руют синкретизм более явно. Так, в идиолекте Н. В. Шебановой (Емель-
янково) для основ на зубные и губные наиболее вероятно рекон струи-
ру ется синкретическая система, связанная с ударностью/безударно стью
окончания (Род.=Дат.-Предл. без ударения -и, под ударением -ы), кото-
рая испытывает влияние как со стороны литературной системы, проти-
во поставляющей падежи, так и, возможно, со стороны синкретической
системы на -ы (независимо от ударения).
тип основы на зубные на губные на заднеязычные на мягкие
gen. -, -е/-ы -, -е/-ы -е́ -и́
dat.-loc. -, -ы/-е -/-é, -ы/-е - -/-
Материал: Род. вайн (20+); дьв каз (3); вад (7); сасн; крас; ад
ɣ
раз; шырин; сьвё́клы; две хты (4); лпины; рабты; Нны; скатны;
хадьб;
ɣ
ълав; листв; круп; трав; карвы; ббы; с салмы;
ɣ
лни
(2); шкли (4); сьвяклни; хти (10); сьмитни; скатни (2); машни;

| 313
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
рабти; бби (6); карви (3); лпи; салми; рби (3); мми; з рук; с я м ь
дьв; ад зямл; Дат.-Местн. жар;
ɣ
ар (5); нъ вайн; пъ кастр; в ад 
(5); кънвины; скатны (2); на кры; пъ пдлины ‘пад а ль’ (2); ў лазны;
ў лпины; нъ квартры; у тюрьм; у трав (6); у Маскв (2); фрмы
(2); карвы; у трьмы; у хти (10); шкли; пиремни; нъ машни (2); нъ
Укрини; ў срядни; нъ акрини; у кмнати; г бби; Маскв (2); рук; нъ
зямл (2); у зямл.
14. Формы Дат. и Тв. пад. мн. ч.
Наличие общей формы для Дат. и Тв. пад. мн. ч. существительных и при-
лагательных также считается одной из изоглосс, позволяющих го во-
рить об особом городокско-невельском говоре [Букринская, Карма ко-
ва, Тер-Аванесова 2008: 123]. В нашем материале такие формы регу ляр-
ны у существительных, прилагательных и местоимений как в «бе ло рус-
ском», так и в «русских» говорах. Мочулища: скъбърм завть; уручню
мълатли цъпм; зь тым (2); и снъ влкъм; цлым днм; жыл зъ Ра-
снъм; нашить нткъм / нткъм дру
ɣ
м; тепрь усё ́ машнъм длъ-
ють. Эта черта является диалектной как для русского, так и для бело-
русского языков.
15. Окончание -ым /-им в Местн. ед. прилагательных м. и ср. р.
В белорусских говорах это окончание характерно для северно-восточ-
ных территорий (на юго-западе распространено окончание -ом/-ем) и
для литературного белорусского [Нарысы 1964: 196–197; Беларуская гра-
матыка 1985: 112–114]. На территории русских говоров это оконча ние
широко распространено, в том числе на западных среднерусских и за-
падных южнорусских территориях [см.: ДАРЯ 2, карта 46]. Наш ма те ри-
ал показывает, что окончание -ым/-им хорошо сохраняется как у «бе ло-
русских», так и у «русских» информантов: на дру
ɣ
м мсьти; у плахм
състънии; у катл бальшм; у катилчку млиньким; нъ дру
ɣ
м клд-
бишшы; нъ пустм
ɣ
нязьд
(Мочулища);
нъ дмским; нъ мушскм
(Емель-
янково (Сюртукова));
ф срък сядьмм; нъ аднм влинцы; у ўта рм или
тртьтим кални; нъ стаўб / нъ сьвитавм
(Емельянково (Шебанова));
у срък сядьмм
ɣ
ад; у бнки какм-тъ (Глинчино).
16. Род.-Вин. пад. личного местоимения 1-го лица.
В белорусском возможны только формы мян или мен — в зависимости
от варианта диссимилятивного яканья [Нарысы 1964: 217; см. также:
Бе ларуская граматыка 1985: 143]. Такие формы считают характерными
и для южнорусских говоров [см.: ДАРЯ 2, карта 62]. В идиолекте

314 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
Р. П. Глаз ко только такие формы и присутствуют: у мян; мян (5), в то
время как у «русских» информантов иногда появляются формы из ли-
те ратурного русского: мен (18); мян (8); мен (2) (Емельянково (Ше-
ба нова)); (у) мян (3); у мен (2); у мин (Косцы).
17. Косвенные формы личного местоимения 2-го лица и воз вратного.
Белорусская литературная норма (как и все говоры) предполагает сле-
ду ющую систему косвенных форм личного местоимения 2-го лица и воз-
вратного: Род.-Вин. цяб, сяб, Дат.-Предл. таб, саб [Беларуская гра-
матыка 1985: 143; см. также: Нарысы 1964: 217]. В южнорусских говорах
возможны основы тоб-, соб- или только в Дат.-Предл., или в Дат.-Предл.
и Род.-Вин. падежах, причем, согласно ДАРЯ, в Невельском районе в
ряде пунктов отмечены основы тоб-, соб- в Род.-Вин., Дат.-Предл. па де-
жах (п. 50, 51, 53, 54), в ряде пунктов теб-, себ- в Род.-Вин., тоб-, соб- в
Дат.-Предл. (п. 280, 281, 282, 283, 286) [ДАРЯ 2, карта 61]. Материал,
записанный от Р. П. Глазко, не противоречит белорусской системе (Дат.
таб, Предл. на саб); в материале, записанном от информантов на тер-
ри тории Невельского района, наряду с «белорусскими» попадаются фор-
мы, соответствующие русским литературным, т. е. с основой себ- в Дат.-
Предл.: Род.-Вин. тяб; у тяб; сам сяб; себ; нъ сяб (4); для сяб (4);
Дат.-Предл. таб (6); саб (6); к саб, но к сяб (4), сяб (Емельянково
(Ше банова)).
18. Окончания местоимений 3-го лица мн. ч.
Единственный возможный вариант окончания местоимений 3-го лица
мн. ч. в «белорусском» говоре — -ы (в соответствии с белорусской ли те-
ратурной нормой), хотя в основе местоимения 3 мн. часто отсутствует
[j] (в отличие от белорусской нормы). В «русских» говорах у некоторых
информантов в незначительном количестве присутствуют формы с окон-
чанием -и, соответствующие русской литературной норме: ян (6) / а н
(15) (Мочулища); ср. ан (22) / ян (18), ан (9) (Емельянково (Сюр ту-
ко ва)); ян (14) / ан (25); ан (25) (Емельянково (Шебанова)): ян /
ан (21), ан (6) (Дудчино); ян (21) / ан (13) (Козлы); ян (16); а н
(19) (Косцы).
19. Местоимение мн. ч. все.
В идиолекте Р. П. Глазко в Им. п. преобладают формы с -е, хотя есть слу-
чаи и с -и, в косвенных падежах возможны только окончания с -и: у с
(5) / ус (2); усх (4); усм (2). В северных белорусских говорах возможны
системы как с чередованием форм усе/уси в Им. п., так и системы, где

| 315
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
представлен только вариант усе, в то время как юго-западным говорам
(как и литературному языку) известны только системы с -е в Им. п. и -и
в косвенных [Нарысы 1964: 230]. Несомненно, мы имеем дело с типич-
ной севернобелорусской системой, однако, если сравнить ее с той карт и-
ной, которую мы наблюдаем в «русских» говорах, где формы с -е встре-
чаются в Им. п. крайне редко (т. е. представлена система с -и как в Им. п.,
так и в косв.), можно сказать, что система идиолекта Р. П. Глазко ближе
к белорусской литературной системе. Ср. Емельянково (Шебанова): ус 
(23), ўс (5); усх (8).
20. Произношение [о] в форме 3 л. ед. ч. н ас т. вр. глагола быть, соот-
вет ствующее белорусской литературной норме.
В идиолекте Р. П. Глазко такие формы (ё ́сь) абсолютно регулярны (12
употреблений, форм с [е] не отмечено), в «русских» говорах такие фор-
мы попадаются, но не у всех информантов, и если попадаются, то наряд у
с формами с [е]: Емельянково (Сюртукова): сьть / сьсь (5); ё́сь / ё́сьть
(4); Емельянково (Шебанова): сьть (7); ё́сь / ё́сьть (4); Дудчино: есь (2);
Глинчино: ё ́с ь (1); Козлы сь / сьть (2); ё́сь (3); Косцы: сьть / сь (6).
21. Особый тип чередования е~о в формах глагола настоящего вре-
мени I спр. с ударением на тематическом гласном: несéш, несéть, не-
сём, несéте.
Подобные системы (без перехода [е] > [о] в формах 2 и 3 ед. и 2 мн.) для
русского языка являются диалектными и распространены на тер ри то-
рии южнопсковских и смоленских говоров, расположенных вдоль бе ло-
русской границы [см.: ДАРЯ 2, карта 82], так же устроена и белорусская
литературная парадигма. Таким образом, представленная система — по
обе стороны границы — является «белорусской», причем (учитывая
на личие -ть в форме 3 ед.) — в ее северо-восточном варианте [Нарысы
1964: 260–264]: 2 ед. набьш; идш; спякш; 3 ед. пръвядть; спякцца;
завццъ; придццъ; пънясть; расьтть; арть; 1 мн .за вё ́м ; жы в ё ́м. Ср. в
«русских» говорах: та же система, но с небольшим количеством форм с
переходом [е] > [о], видимо, под влиянием русского литературного язы-
ка: 2 ед.: пъдвядш; ъбдярш; идш (3); пайдш; найдш; прядш; спякш;
пирябьш (но пасё ́ш); 3 ед.: ведть (2); бярть (2); идть; пайдть (4);
придть (2); дъвядть; нарвть; сталкть; паст; бьть; бьццъ; при-
вязть; ъддать; жывть (2); памнть; ръзамнть; пъталкть; прядть
(4); з
ɣ
нить; ирвццъ; парвццъ; пупадть; кукнть; дярть; унясть (но:
крадё ́т; пасё ́т); 1 мн.: пай дё ́м; и д ё ́м; зда ё ́м; пасё ́м (4) / п сим (Емель ян-
ково, Шебанова).

316 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
22. Совпадение безударных окончаний 3-го лица множественного чи-
сла глаголов I и II спряжения (пиш[у]т, делай[у]т, дыш[у]т, нос[ю]т).
Так называемое «общее» спряжение встречается в нашем материале ре-
гу лярно без исключений: удржнють; встрълють; атчпюцца; в-
дють; хдють; учнють; вруть; харнють; паспють; плють (Мочу-
ли ща). Та же картина и в говорах на территории Невельского района.
Эта черта не характерна ни для русского, ни для белорусского лите ра-
тур ного языков, в русских говорах она представлена в широком ареале
южнорусских и среднерусских говоров [см.: ДАРЯ 2, карта 84], в бело-
рус ских — свойственна северо-восточным говорам, причем изоглосса
примерно совпадает с границей диссимилятивного и недиссимиля тив-
но го яканья [Нарысы 1964: 268–269].
23. Употребление деепричастия в функции сказуемого.
Это явление характерно как для севернобелорусских [Ibid.: 298–301; кар-
та 29, стр. 318], так и для широкого массива западных русских гово ров
[Трубинский 1984: 19–21]. Как в идиолекте Р. П. Глазко, так и в «рус ских»
говорах деепричастие используется широко, в разных функциях — основ-
но го предиката с перфектным значением, дополнительного дей ст вия, с ат-
рибутивным значением. Ни по частоте встречаемости в речи, ни по ос-
нов ным функциям использование деепричастия в «русских» и «бело рус-
ском» говоре не различается. Материал (Мочулища): а нз бы л ъддў шы
к свай мтки / г бби; я ни дърабтъўшы джы был
ɣ
т; у Линин
ɣ
рт
был зйхъўшы;  спирв был таг зъбрўшы у
ɣ
ъ ла в / шт нич
ɣ
ъ ни
пайм; бли пъприхъўшы изь Нўля / срцт ви ни ки / ътаўсль бли
пъпрыхъўшы; крйний бў з
ɣ
арў шы; а ин в жыть / ус чынъ / и нъ
саб и пку был визўшы; тяпрь ън зйхъў шы у Маскв;
ɣ
нли / убивли
/ идть ня мжуть ня ўшы; пътту шў шы у кътялчку млиньким / я
ям дъвлъ чриз з
ɣ
арду; ин мжъ зъшшапўшы сидть / дамй ън ня
пьстить; м утё́кшы у лси / прдим / тльки хты пъ ръ скрывны; д /
з
ɣ
ардъ / зъ
ɣ
ърадўшы адн ът адн
ɣ
а; развдьдя / сьн
ɣ
у мн
ɣ
ъ нъпўшы.
24. Употребление белорусского союза як.
Яркой чертой, отличающей говор Мочулищ от говоров на территории
Не вельского района, можно считать употребление белорусского союза
як в соответствии с русским как: як въйн нъчълся; як ан ъкъзлися;
и въйн пмню яг был; як я гъвар; шт длъть к и т. д. У «русских»
информантов союз як регулярно встречается только у В. Н. Щербаковой
(Козлы): к пъшл / нич
ɣ
а ни дли; а мш мй балў / на фрнти як
бў; а ин шмк и пъшла / к кнчу дать и др.

| 317
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
Таким образом, составляя единый городокско-невельский диалект,
говоры по обе стороны российско-белорусской границы обнаруживают
изрядное количество общих черт. Поскольку одна часть этих говоров
должна испытывать влияние со стороны русского литературного языка,
а другая — со стороны белорусского литературного языка, ожидалось,
что ряд диалектных черт будут по-разному нивелироваться. Более того,
перспектива различного изменения диалектных черт в зависимости от
того, к какому литературному языку относится данный диалект, по слу-
жила одним из аргументов для проведения лингвистической границы
между русским и белорусским языками в основном в соответствии с ад-
министративной (а теперь — государственной) границей (см. выше ссыл-
ку на: [Захарова, Орлова 2004: 34]). Какова же реальная картина, на-
блюдающаяся в говорах спустя почти столетие после проведения этой
границы? Действительно ли диалектные черты нивелируются под дав-
лением соответствующих литературных языков? Какие черты сохра-
няются в обоих идиомах, какие изменяются?
Во-первых, есть ряд черт, характерных для городокско-невельского
диалекта, которые сохраняются (в той или иной степени) по обе сто ро-
ны государственной границы, будучи при этом диалектными как по
отношению к русскому, так и по отношению к белорусскому лите ра тур-
ному языкам. Это такие черты, как диссимилятивное яканье бело рус-
ского типа, рефлексы напряженных редуцированных в формах Им.-
Вин. ед. прилагательных м. р., лабиализация гласных по 2-м предудар ном
слоге, цоканье, на личие флексии -и в форме Пре дл. е д. сущес твительных
м. р., совпадение флексии Тв. мн. с Дат. мн. у существительных и прила-
га тельных, наличие «общего» спряжения, широкое распространение
деепричастия на -ши и употребление его в функции сказуемого.
Во-вторых, в говорах по обе стороны границы хорошо сохраняются
черты, являющиеся диалектными по отношению к русскому языку и со от-
ветствующие белорусской литературной норме. Это рефлексы со че та ний
*<yj>, *<ij> в основах глаголов на -j, морфологически и лекси че ски огра-
ниченные случаи чередования [л]/[ў] в соответствии с фо немой /л/; ком-
п лекс употребления губных спирантов «юго-западного типа» ([ў], [у] в
конце слова и слога, возможность произношения глас ного [у] в соот вет-
ствии с [в] в начале слова, замена [ф] на [х], [хв]); про изношение твердых
губных в соответствии с мягкими на конце слова; произношение мягких
долгих согласных в соответствии сочетаниям согласных с [ j]; распро стра-
нение окончания -ым/-им в форме Предл. ед. прилагательных м. и ср. рода.
Наконец, есть ряд черт, противопоставляющих говоры по разные
стороны русско-белорусской границы. Большая часть из них являются
диалектными для русского языка и литературными для белорусского.
Наиболее яркие и заметные из них — это сглаживание противо по став-

318 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
ления [р] и [р’] в белорусском говоре, сохранение протетического [в]
перед [у] и [о] (в русских говорах регулярно наблюдается перед [у], а
перед [о] встречается довольно редко); регулярное произношение [о] в
форме 3 л. ед. ч. наст. вр. глагола быть (в русских говорах — единичные
случаи) и регулярное употребление союза як (на территории Невель-
ского района характерно для идиолекта только одной информантки).
Кроме того, в тех случаях, когда черта является диалектной для
рус ского языка и соответствующей литературной норме для бело рус-
ского, в русских говорах можно наблюдать некоторое нивелирование
диалектной черты в пользу русской литературной нормы. Как правило,
употребление литературных форм вместо диалектных наблюдается в
подсистеме местоимений: встречается мин вместо мян (форма Им.-
Вин. личного местоимения 1-го лица), сяб вместо саб (форма Дат.-
Предл. возвратного местоимения), ан вместо ян/ан (окончание
Им.ед. местоимения 3-го лица мн. ч.), более редкое по сравнению с бе-
ло русским говором наличие [ j] в основе местоимения 3-го лица мн. ч.).
Некоторое влияние со стороны русского литературного языка можно
наблюдать и в парадигме настоящего времени глагола — изредка встре-
чаются формы 2-го и 3-го лица ед. ч. с переходом [е] в [о].
С другой стороны, есть некоторые позиции, в которых черты, яв ля-
ющиеся диалектн ыми для обоих языков, хорошо сохран яются в русских
говорах и выравниваются в белорусских в соответствии с белорусской
литературной нормой. Так, в русских говорах лучше сохраняются син-
кретические системы Род.-Дат.-Предл. а-склонения существительных
и подпарадигма множественного числа местоимения весь (вси — всих)
при том, что в белорусском говоре эта подпарадигма изменяется в сто-
ро ну белорусской литературной нормы (все — всих).
Таким образом, можно заключить, что некоторая нивелировка
диа лектных черт под влиянием русского и белорусского литературных
язы ков в говорах по разные стороны государственной границы наблю-
да ется, но происходит это лишь на некоторых участках системы и не
всегда ярко выражено, что позволяет по-прежнему говорить о суще ст-
вовании единого городокско-невельского диалекта, независимо от
того, к какому языку относится данный конкретный говор.
Библиография
Абраменко, Николаев, Тер-Аванесова, Толстая 2013
Абраменко О. А., Николаев С. Л., Тер-Аванесова А. В., Толстая М. Н., «Системы
соотношения gen. и dat.-loc. a-основ в восточнославянских языках», in: Исследования
по славянской диалектологии, 16: Грамматика славянских диалектов. Механизмы
эволюции. Утраты и инновации. Историко-типологические явления, Калнынь
Л. Э. отв. ред., Москва, 2013, 63–165.

| 319
2018 №2 Slověne
Anastasia I. Ryko
Беларуская граматыка 1985
Бiрыла М. В., Шуба П. П., ред., Беларуская граматыка, 1: Фаналогiя. Арфаэпiя.
Марфалогiя. Словаўтварэння. Нацiск, Мiнс к, 1985.
Букринская, Кармакова, Тер-Аванесова 2008
Букринская И. А., Кармакова О. Е., Тер-Аванесова А. В., «Говоры белорусско-русского
пограничья», in: Исследования по славянской диалектологии, 13: Славянские диалекты
в ситуации языкового контакта (в прошлом и настоящем), Калнынь Л. Э., отв. ред.,
Москва, 2008, 120–179.
——— 2017
Букринская И. А., Кармакова О. Е., Тер-Аванесова А. В., «Изоглоссы псковско-
витебского пограничья», in: Псковские говоры и их исследователи: К 100-летию со дн я
рождения С. М. Глускиной и 50-летию вы хода 1 выпуска «Псковского областного словаря
с историческими данными», 1, Большакова Н. В., Костючук Л. Я., ред., Псков, 2017, 40–57.
ДАРЯ, 1
Аванесов Р. И., Бромлей С. В., ред., Диалектологический атлас русского языка, Центр
Европейской части России, 1: Фонетика, Москва, 1986.
ДАРЯ, 2
Бромлей С. В., ред., Диалектологический атлас русского языка, Центр Европейской
части России, 2: Морфология, Москва, 1989.
Дурново, Соколов, Ушаков 1915
Дурново Н. Н., Соколов Н. Н., Ушаков Д. Н., Опыт диа лектологической карты русского
языка в Европе с приложением Очерка русской диалектологии, Москва, 1915.
Захарова, Орлова 2004
Захарова К. Ф., Орлова В. Г., Диалектное членение русского языка, Москва, 2004.
Зорин 1927
Зорин Н. И., «Вопрос об этнографическом составе населения Невельского уезда в связи
с диалектическими особенностями местного говора, с данными истории местного
края и экономическими центрами его тяготения», in: Познай свой край. Сб. Псковского
общества краеведения, 3, Псков, 1927, 33–63.
Карский 1903
Карский Е. Ф., Белоруссы, 1: Введение в изучение языка и народной словесности,
Варшава, 1903.
Лiнгвiстычная геаграфiя 1969
Аванесав Р. I., Атраховiч (Крапiва) К. К., Мацкевiч Ю. Ф., ред., Лiнгвiстычная геаграфiя i
групоўка беларускiх гаворак, Мiнск, 1969.
Нарысы 1964
Аванесав Р. I., ред., Нарысы па беларускай дыялекталогii, Мiнск , 1964.
Николаев 1988
Николаев С. Л., «Следы особенностей восточнославянских племенных диалектов в
современных великорусских говорах. 1. Кривичи», in: Балто-славянские исследования
1986, Иванов Вяч. Вс., отв. ред., Москва, 1988, 115–154.
Первая всеобщая перепись населения 1897
Тройницкий Н. А., ред., Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897,
5: Витебская губерния, 2, 1901.
Рыко 2016
Рыко А. И., «О лингвистической самоидентификации жителей русско-белорусского
пограничья (Невельский район Псковской области)», in: Севернорусские говоры, 15, Герд
А. С., Пурицкая Е. В., отв. ред., С.-Петербург, 2016, 71–88.

320 |
Slověne 2018 №2
Between Russian and Belarusian: Dialects of Nevel District, Pskov Oblast
——— 2017
Рыко А. И., «Пограничные говоры Невельского района Псковской области:
разнообразие и степень сохранности», in: Лексический атлас русских народных говоров:
Материалы и исследования 2017, С.-Петербург, 2017, 453–497.
Трубинский 1984
Трубинский В. И., Очерки русского диалектного синтаксиса, Ленинград, 1984.
Jankowiak 2015
Jankowiak M., “Współczesne gwary białoruskie na południowej Pskowszczyźnie. Rejon
newelski”, in: Slavia: časopis pro slovanskou filologii, 2 (84), 2015, 213–230.
References
Abramenko O. A., Nikolaev S. L., Ter-Avanesova
A. V., Tolstaya M. N., “Sistemy sootnosheniia gen.
i dat.-loc. a-osnov v vostochnoslavianskikh iazy-
kakh”, in: Issledovaniia po slavianskoi dialektologii,
16: Grammatika slavianskikh dialektov. Mekha niz my
evo liutsii. Utraty i innovatsii. Istoriko-tipo lo gi che skie
iav leniia, Kalnyn L. E., ed., Moscow, 2013, 63–165.
Avanesav R. I., ed., Narysy pa belaruskai dyia lek-
ta lohii, Minsk, 1964.
Avanesav R. I., Atrakhovich (Krapiva) K. K.,
Mats kevich Yu. F., eds., Linhvistychnaia heahrafiia i
hru pow ka belaruskikh havorak, Minsk, 1969.
Avanesov R. I., Bromley S. V., eds., Dialektolo gi-
ch eskii atlas russkogo iazyka, Tsentr Evropeiskoi chasti
Rossii, 1: Fonetika, Moscow, 1986.
Biryla M. V., Shuba P. P., eds., Belaruskaia hra-
ma tyka, 1: Fanalohiia. Arfaepiia. Marfalohiia. Slo va-
utwarennia. Natsisk, Minsk, 1985.
Bukrinskaya I. A., Karmakova O. E., Ter-Ava ne-
sova A. V., “Govory belorussko-russkogo pogra ni-
ch′ia”, in: Is sle do vaniia po slavianskoi dialektologii, 13:
Slavianskie dia lekty v situatsii iazykovogo kon tak-
ta (v proshlom i nastoiashchem), Kalnyn L. E., ed.,
Moscow, 2008, 120–179.
Bukrinskaya I. A., Karmakova O. E., Ter-Ava ne-
sova A. V., “Izoglossy pskovsko-vitebskogo pogra ni-
ch′ia”, in: Pskovskie govory i ikh issledovateli: K 100-letiiu
so dnia rozhdeniia S. M. Gluskinoi i 50-le tiiu vykhoda 1
vypuska “Pskovskogo oblastnogo slo va ria s istoricheskimi
dannymi”, 1, Bol′shakova N. V., Kos tiu chuk L. Ya., eds.,
Pskov, 2017, 40–57.
Jankowiak M., “Współczesne gwary białoruskie
na południowej Pskowszczyźnie. Rejon newelski”,
in: Slavia: časopis pro slovanskou filologii, 2 (84),
2015, 213–230.
Nikolaev S. L., “Sledy osobennostei vos toch no-
sla vian skikh plemennykh dialektov v sovremennykh
ve li ko rus skikh govorakh. 1. Krivichi”, in: Balto-sla-
vian skie issle do vaniia 1986, Ivanov Vyach. Vs., ed.,
Moscow, 1988, 115–154.
Ryko A. I., “O lingvisticheskoi samoidentifikatsii
zhi te lei russko-belorusskogo pogranich′ia (Nevel′
skii raion Pskovskoi oblasti)”, in: Severnorusskie go-
vo ry, 15, Gerd A. S., Puritskaia E. V., eds., St. Peters-
burg, 2016, 71–88.
Ryko A. I., “Pogranichnye govory Nevel′skogo
raiona Pskovskoi oblasti: raznoobrazie i stepen′ so-
khrannosti”, in: Leksicheskii atlas russkikh na rod nykh
govorov: Materialy i issledovaniia 2017, St. Peters-
burg, 2017, 453–497.
Trubinskij V. I., Ocherki russkogo dialektnogo sin-
taksisa, Leningrad, 1984.
Zakharova K. F., Orlova V. G., Dialektnoe chle ne-
nie russkogo iazyka, Moscow, 2004.
Zorin N. I., “Vopros ob etnograficheskom so-
sta ve naseleniia Nevel′skogo uezda v sviazi s dia-
lek ti cheskimi osobennostiami mestnogo govora, s
dan ny mi istorii mestnogo kraia i ekonomicheskimi
tsen trami ego tiagoteniia”, in: Poznai svoi krai.
Sb. Pskov skogo obshchestva kraevedeniia, 3, Pskov,
1927, 33–63.
Анастасия Игоревна Рыко, канд. филол. наук
Санкт-Петербургский государственный университет,
филологический факультет, доцент кафедры русского языка
19034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 11
Россия
aryko@mail.ru
Recieved March 19, 2018